Хантер опустил глаза на мою грудь и через секунду с торжествующей улыбкой встретился со мной взглядом. Я закатила глаза и отошла в сторону, пропуская его. Конечно же, он встал в дверном проеме, нос к носу со мной. Потом поцеловал меня в щеку и наклонился к шее. Видимо, это его была фишка: после притворно невинного поцелуя шепнуть несколько слов, от которых пушок на моей шее вставал дыбом.

Однако в этот раз он ничего не сказал. Только сделал шумный, глубокий вдох и на выдохе застонал. Отдача от этого звука пронзила меня до пальцев ног, по пути задержавшись в нескольких интересных местах.

Серьезно? Я растеклась гребаной лужицей от обнюхивания? После того как Хантер вошел, мне потребовалось еще секунд тридцать, чтобы взять себя в руки.

— Ты рано.

Он поднял пакет, который я не заметила сразу.

— Я принес завтрак.

Я прочитала название.

— «Джамба Джус»?

— Овсяные хлопья с бананами, кокосовой стружкой и тростниковым сахаром.

Мои глаза распахнулись.

— Это мой самый любимый завтрак.

— Знаю. Белла мне рассказала.

— Ты позвонил моей маме, чтобы выспросить, что я люблю есть на завтрак?

— Нет. Она сама позвонила вчера, чтобы пригласить на ужин в воскресенье, а я упомянул, что мы собираемся на игру Иззи. Возможно, она предложила привезти тебе завтрак и сказала мне, что ты любишь.

— Кто бы сомневался, — проворчала я, и Хантер улыбнулся.

— Давай поедим, пока все не остыло.

Дать пропасть идеальному завтраку в знак протеста против новоиспеченной дружбы моей матери с Хантером было бы глупо. Поэтому я села и отдалась блаженству.

Я не понимала, как долго молчу, поедая овсянку, до тех пор, пока не заметила, что губы Хантера подрагивают в улыбке.

— Что?

— Судя по всему, ты правда очень любишь овсянку.

— Она лучше секса, — пробормотала я с набитым ртом.

— Значит, тебя никогда нормально не трахали.

Я закашлялась, поперхнувшись.

Хантер выронил ложку и, кажется, уже был готов броситься ко мне, чтобы применить прием Геймлиха, но я подняла руку, останавливая его, и выдавила:

— Я в порядке. Воды.

Он подхватил стакан и, пока я пыталась отдышаться, налил мне воды. Горло горело, пока я пила.

— С тобой точно все хорошо?

Когда еда наконец-то спустилась по пищеводу, я похлопала себя по груди.

— Да, все нормально.

Хантер сел на место.

— Тебе не стоит разговаривать во время еды.

— А тебе не стоит делать неподобающие заявления.

— Ты первая начала. Открыла дверь с торчащими сосками, чертовски вкусно пахнешь, говоришь о сексе. Думаю, из нас двоих именно ты ведешь себя неподобающе.

Я вытаращила глаза.

— Ты заявился сюда на полчаса раньше, когда я только-только вышла из душа — вот почему у меня торчали соски. Ну а тот запах, который тебе так сильно понравился, называется мыло. И я не говорила о сексе. Я просто выразилась метафорически, чтобы описать то, как люблю овсянку.

Хантер зачерпнул ложкой овсянку и, прежде чем отправить ее себе в рот, сообщил:

— Из всего этого объяснения я услышал только «соски» и «секс».

***

— Как прошло твое свидание? — Хантер покосился на меня и вновь перевел взгляд на дорогу. Мы стояли в пробке на мосту, держа путь в северную часть штата на игру.

— Прекрасно.

Он усмехнулся.

— Что?

— Хреновая из тебя врушка.

— Что за чушь. Я не вру.

— Когда ты врешь, то снимаешь с одежды воображаемые пылинки. Именно этим ты и занималась, когда сказала, что твое свидание прошло прекрасно.

— Ты не в своем уме.

Он пожал плечами.

— Как скажешь.

Через пару минут неловкой тишины Хантер снова заговорил:

— Вы поехали к нему?

— Это правда тебя не касается.

— Хочешь знать мои мысли?

— Вообще-то нет.

— Думаю, ты поцеловала его на прощание, но, сравнив поцелуй с нашим, поняла, что не сможешь увлечься им, как бы сильно тебе этого ни хотелось.

Я прищурилась.

— У нас был секс, и я ни разу не подумала о тебе.

Хантер взглянул на меня.

— Правда?

— Правда, — подтвердила я и отвернулась к окну, чтобы он не увидел мои покрасневшие щеки.

Хантер, не отрываясь от руля, наклонился ко мне — опять слишком близко.

— А что ты сейчас делаешь своей левой рукой?

Я замерла. Я снимала воображаемую пылинку с джинсов. Не придумав, как оправдаться, я просто сердито уставилась на него, и он торжествующе улыбнулся.

А через минуту вздохнул.

— Давай сегодня сходим на ужин?

Я не ответила.

— Ты не забирала подвязку, которую я поймал на свадьбе Анны и Дерека? Не нашел ее, когда выселялся из номера.

— Нет, не забирала.

— Черт. Я так хотел ее сохранить.

Помолчав, Хантер опять вернулся к прежней теме. Он явно был упертым.

— Ну так что? Ты позволишь мне отвести тебя сегодня на ужин?

— Нет.

— Ты согласилась поужинать с бедолагой, с которым тебе даже не понравилось целоваться, а мне говоришь «нет»?

Я кивнула.

— Именно так.

— Ты мне нравишься. Я тебе тоже. Не понимаю…

Решив не кривить душой, я ответила честно:

— Когда мне было двенадцать, я как-то раз вернулась из школы раньше обычного. Из-за родительского собрания отменили уроки. На холодильнике у нас висел календарик, в котором мама отмечала наше расписание и занятия. Поскольку нас было четверо, календарь был практически полностью исписан. Но именно в тот день мама забыла указать, что у нас сокращенная смена. Мама и папа работали, поэтому у меня был свой ключ, и после школы я сразу пошла домой. Из комнаты мамы доносился какой-то шум, и я подумала, что она опять забыла выключить телевизор. Я пошла туда, чтобы выключить его, и застала отца в постели с одной из хороших подруг моей мамы.

— Черт. Сочувствую.

— Отец умолял меня не рассказывать маме, клялся, что это было в первый и последний раз. Он сказал, что если мама узнает, то ее сердце будет разбито, что я разрушу семью.

— Хреново. Ему следовало поступить по-мужски и признаться во всем самому, а не впутывать в это тебя.

— Да. Сейчас я это понимаю.

— Ты рассказала ей?

— Несколько недель я молчала. Однажды вечером та женщина пришла к нам, и я заметила то, как отец смотрел на нее. Я не могла допустить, чтобы маму так унижали. Пусть мне и было только двенадцать, я понимала, что он изменил ей далеко не в первый раз и не в последний. Когда в итоге я все рассказала маме, отец признался и сказал, что влюблен в ее подругу. Он съехал от нас, а мама надолго погрузилась в депрессию.

— Иногда совершать правильные поступки отстойно.

Я вымученно улыбнулась.

— Ага. — Потом отвернулась к окну и какое-то время наблюдала за мелькающими деревьями. — Мой муж не изменял, но он не удосужился сообщить мне о том, что мы живем на деньги, украденные им у клиентов. Как и о том, что он годами занимался всякими махинациями. Еще Гаррет не упомянул, что наш пентхаус находится на грани лишения права выкупа, и о куче долгов на кредитных картах, оформленных им на мое имя. После его ареста меня заставили в течение двух недель переехать, на банковском счете оказался перерасход, а моя кредитная история стала настолько дерьмовой, что я, хоть и заняла деньги у матери, не смогла снять квартиру. К счастью, лучший друг моего прекрасного муженька любезно помог мне с поисками жилья. Правда, он думал, что я отблагодарю его за доброту сексом.

— Мужчины в твоей жизни были отвратительными. Я понял.

— Да. — Я вздохнула. — У меня есть проблемы с доверием. Но дело не только в этом. Я не уехала в колледж, в который планировала, чтобы не оставлять маму одну. Она никогда не просила меня об этом. Даже изо всех сил отправляла туда. Когда я вышла за Гаррета, он хотел, чтобы я стала домохозяйкой, хотя я только начала карьеру психотерапевта. Поэтому из-за него я бросила работу. Сейчас у меня в жизни период, когда я хочу сосредоточиться на себе. Я люблю свою работу. Иззи нуждается в моем внимании. Мне нельзя вступать с кем бы то ни было в отношения, даже этот кто-то мне нравится.